Я не открою великую тайну, рассказав вам, мои читатели, эту историю. Были уже публикации в городских газетах, был фильм телеканала «Союз» и, наконец, была обстоятельная статья известного уральского журналиста Геннадия Григорьева. История советской женщины, фронтовички, военфельдшера Первого Прибалтийского фронта, Марии Рапопорт (девичья фамилия Фенько) и гитлеровского офицера Вилли Кааса давно уже стала легендой в наших краях. Казалось бы, немецкий офицер и русская женщина военфельдшер если и могли тогда сойтись, то только как враги. Но вышло по-другому.
Впрочем, все по порядку. В ходе Великой Отечественной войны на территории Советского Союза оказалось примерно четыре миллиона военнопленных германской армии и ее союзников. К 1950 году почти все они были освобождены и репатриированы на родину. 5 мая 1950 года ТАСС передало сообщение о завершении репатриации немецких военнопленных. В СССР остались лишь 13546 человек (по другим данным – 17528 чел.). Освобождению не подлежали военные преступники – осужденные военными трибуналами за военные преступления или за преступления совершенные в плену. Для содержания военных преступников в системе МВД СССР были созданы специальные особорежимные лагеря. Самым крупным из них был спецлагерь для военных преступников № 476, дислоцированный на территории Свердловской области. По состоянию на 1 июля 1953 года в восьми его отделениях насчитывалось 7170 осужденных иностранных граждан. Весьма значительная часть контингента лагеря – офицеры (одних генералов – 78 человек), в том числе лично знавшие Гитлера. Среди них адъютант Гитлера майор О. Гюнше, шеф-пилот личного самолета фюрера, капитан Х. Баур, приемный сын Гиммлера, сын генерал-фельдмаршала фон Клейста и многие другие высокопоставленные лица III рейха. Были среди заключенных и просто уникумы, например, 23-летний майор Люфтваффе, летчик-ас (352 сбитых самолета, последний 8 мая 1945 года), Эрих Хартманн.
Внутренний вид зоны лагерного отделения №3
Самым крупным отделением 476-го считалось третье, размещенное в первоуральском поселке Талица. Заключенные «тройки» активно участвовали в восстановлении народного хозяйства – строили дома в Соцгороде, возводили ТЭЦ, сооружали здания на заводских площадках… Весной 1955 года в Первоуральском отделении (включая особый госпиталь № 1893 МВД СССР) отбывали наказание 1427 человек. Контингент был, надо сказать, очень даже непростой – среди заключенных и убежденные нацисты, и лица, отказывавшие выходить на работу, и активные нарушители лагерной дисциплины. Вилли Каас, бывший унтерштурмфюрер СС дивизии «Рейх», отбывавший двадцатипятилетний срок, не принадлежал к числу нарушителей режима, наоборот, он сотрудничал с администрацией лагеря – был старшим зоны № 7 и зэки порой упрекали его, что «он требует от них больше, чем русские офицеры». По свидетельствам очевидцев бывший унтерштурмфюрер вполне вписывался в характеристики из фильма «Семнадцать мгновений весны»: «Истинный ариец. Характер нордический, выдержанный… Отличный семьянин; связей, порочивших его, не имел…». Каас был осужден в 1948 году ростовским трибуналом за «личное участие в зверствах над советскими гражданами в 1941 – 1942 годах в Смоленске, выразившихся в угоне скота у мирных жителей и расстреле пятерых человек». (Здесь и далее – цитаты из уголовного дела по: Геннадий Григорьев, «Мария», Уральский следопыт, прибл. 1960-е г.).
Жизненные пути Марии и Вилли «перехлестнулись» осенью 1954 года, когда Каас вышел из лагерного лазарета. Тогда же по лагерю поползли слухи, якобы, об особых отношениях между русской фельдшерицей и немецким заключенным. Впрочем, судя по материалам дела, «мало кто в них верил». Да и, казалось бы, что общего у тридцатипятилетнего немецкого заключенного, «отличного семьянина» – мужа и отца с сорокалетней русской женщиной, женой старшего следователя-фронтовика, матерью трех дочерей.
Иногда, все, что остается от человека – это письма и, порой, из этих клочков бумаги, вырванных из случайных тетрадей и блокнотов, мы узнаем много больше, чем даже из личного знакомства. Повторим, вслед за Григорьевым, что читать чужие письма – плохо, но разрешение спрашивать уже не у кого. В этих письмах, написанных на русском языке, они, Мария и Вили, называли себя «Мужем» и «Женой», именно так – с большой буквы. «Мария, моя любимая, хорошая жена, голубчик мой, Мария. Ты для меня всё…». «Моя дорогая любимая Мария! Уже более сутки я свою жизнь не видел, не целовал, не обнял… Любовь наша открыла мне глаза и я только чувствую тебя и я ни как не хочу тебя отпускать…». «Только с тобой я могу быть хорошим. Никогда тебе не изменю, не забуду. Твой хороший Муж, твой Вили». В том же духе отвечала ему Мария. «Было что-то надрывное в её письмах, какая-то неестественная жертвенность, – замечал Геннадий Григорьев.
Немецкие военнопленные, на лесоповале, в районе Первоуральска
Было понятно, что история эта долго продолжаться не могла. Из показаний подследственного Каас В. М.: «Рапопорт я полюбил как женщину, она понимала наше положение, сочувствовала осужденным. О самоубийстве первой заговорила она. Я согласился, чтобы доказать свое чувство. В декабре-январе я боролся с собой, не зная, что предпринять, поддавался её желанию, уговаривал её и всё равно соглашался с ней, но сам не мог окончательно решить. Она же ухватилась за эту мысль и больше от неё не отступала».
Из письма Марии Каасу: «Вили, милый мой, родной! Я вся твоя и если надо – я готова. Я уже сегодня надела чистое бельё. Там должна быть миска с водой (в воде кровь быстрее выступает). Хватит ли у тебя мужества вскрыть вены обоим?.. Только бы не помешали!».
Опять из показаний Кааса: «7 или 8 января она назвала конкретную дату самоубийства – 11 или 12 января. Передала скальпель и яд, кинжал я сделал в лагерной кузнице». Еще из уголовного дела: 17 января в каптерке мы растворили в шампанском люминал и веронал. Она выпила стакан с четвертью, я чуть меньше стакана. Стала жарко. Мария легла на койку и перерезала вены на левой руке, когда я подавал ей воду, ударила себя ножом в грудь (потом на следствии он сознается, что смертельные удары ножом нанёс он). Затем я тоже ударил себя два раза ножом в грудь, перерезал вены. Еще раз ударить себя я побоялся, было очень больно. Два часа я так мучился, потом пошел в санчасть…». Из показаний санитара лазарета: «17 января, примерно в полдвенадцатого ночи в нашу комнату весь в крови вошел Каас и обратился к врачу Боргарду: «Пауль, дай мне умереть. Почему я не могу умереть?».
Потом тот же вопрос в разных вариантах задавал Каасу следователь: «Каас, так почему же вы остались живы?». И нечего было ответить Вилли Каасу. Да и не влезешь в душу человеку. Каас не просил о помиловании, напротив он обвинял. Следователь: Как понять вашу фразу: «Сами вы преступники…».
Из обвинительного заключения: «Каас не изменив фашисткой идеологии, питая ненависть к Советскому Союзу и, мстя за осуждение, … путем обдуманных действий довел Рапопорт М.А. до морального падения и убил её». Такое жесткое обвинение и, на удивление, мягкий приговор – еще 10 лет исправительных лагерей.
Марию похоронили на городском кладбище Первоуральска. Как вспоминал очевидец, похороны прошли быстро, народу пришло немного. Как сложилась судьба Вилли Кааса? Может, сгинул он где-нибудь в зэковском бараке или выехал на родину, я не знаю. Такая вот история.
Возвращение немецких военнопленных из советского плена
Послесловие: В сентябре 1955 года, после визита в СССР канцлера ФРГ Аденауэра началось освобождение осужденных германских граждан. Местом сбора подлежащих репатриации на родину осужденных стал лагерь № 476. Первый эшелон с репатриированными немцами отбыл с железнодорожной станции Хромпик города Первоуральска 29 сентября 1955 года. Последними в декабре 1955 года также со станции Хромпик в ГДР были отправлены тяжелобольные из спецгоспиталя № 1893. Уехали не все. 177 человек навсегда остались в первоуральской земле. Среди них три генерала. Самый известный из них – генерал-лейтенант Карл Закс (Karl Sachs) (в 1941 г. – командир 257 пехотной дивизии, с 1944 г. – командующий 64-м армейским корпусом).
Автор: Н. В. АКИФЬЕВА ©
