Среди документов семейного архива, любезно предоставленных автору Маргаритой Николаевной Удавихиной, кроме воспоминаний её прадеда, лесничего Билимбаевской дачи Фёдора Гилёва, оказались и записки отца, Николая Никольского. И если с фрагментами мемуаров Фёдора Васильевича Гилёва читатели колонки «Краеведение» уже знакомы, Федор Васильевич Гилёв... то записки Николая Валентиновича Никольского известны, пожалуй, только родственникам и друзьям семьи. А между тем, они могут украсить любую краеведческую коллекцию. Жизнь, быт, нравы, обычаи, присущие заводским жителям в начале XX века, там описаны так ярко и сочно, что, кажется, это происходит здесь и сейчас. Но, как говорят: «Лучше один раз прочесть, чем сто раз услышать о прочитанном». К сожалению, формат колонки не позволяет дать полноценную версию воспоминаний – только эпизоды.

Памяти Маргариты Николаевны Удавихиной

«Мне снится прошлое. В виденьях полусонных Встает забытый мир и дней, и слов, и лиц…». Валерий Брюсов

ЗАПИСКИ НИКОЛАЯ НИКОЛЬСКОГО

Публикуется впервые

Моя мать, Любовь Фёдоровна Никольская была единственным ребенком в семье лесничего Билимбаевской заводской дачи, Фёдора Васильевича Гилёва. Девочка была капризной, училась плохо. После окончания школы Любу отдали в Екатеринбургскую гимназию. Из Екатеринбурга в Билимбай она писала жалобные, тоскливые письма, прося забрать ее из «противного Екатеринбурга в милый Билимбайчик». В конце концов, ее просьбу уважили.

В 1902 году в Билимбай приехала известная в России капелла Славянского. Дав концерт, капелла уехала, но один из солистов остался и поступил регентом в церковный хор Свято-Троицкой церкви. Звали его Валентин Семенович Никольский. Был он мужчина видный, красивый, высокий, с пышной русой шевелюрой, небольшой бородкой и лихо закрученными усиками. Билимбаевским барышням он очень нравился. Читал он мало, зато любил выпить, а выпивши изрядно прихвастнуть. Отец Никольского, протоирей в Тамбове, блудному сыну, по-видимому, не помогал, и денег у Никольского никогда не бывало. Свободное время он коротал за бутылкой пива, а захмелев, ложился на кровать и из револьвера пытался подстреливать мух, бегавших по потолку. В результате этих стрелковых упражнений большая часть штукатурки на потолке обвалилась, и хозяин дома, татарин, отказал ему от квартиры.

Билимбаевский завод, начало XX века. Фото из фондов музея школы № 23.

На Рождественских вечерах Никольский познакомился с восемнадцатилетней Любочкой Гилёвой – высокой статной девушкой с большими голубыми глазами, с приятным, но неправильным лицом. Дома она вела праздную жизнь девушки на выданье: вставала поздно, много читала романов без всякого разбора, любила вечера и наряды. Люба сразу влюбилась в красивого регента и получила полную взаимность. Молодые люди сказали друг другу «да», поклялись в любви и верности до гроба, жизнь казалась им устроенной только для них. Но еще полгода дальше пламенных взглядов, вздохов и мечтаний дело не шло – одно обстоятельство сильно смущало молодых: оба они крепко побаивались Фёдора Васильевича и были неуверенны, что он благосклонно отнесется к их желаниям.

Однажды вечером, набравшись мужества, Никольский явился к Гилёвым. У них были гости, и все сидели за чаем. Наконец молодежь пошла в зал и там затеяла игры, а Фёдор Васильевич ушел заниматься в кабинет. Воспользовавшись удобной минутой, с замирающим сердцем, Никольский прошел в кабинет. Фёдор Васильевич встретил его немного удивленно, но приветливо. Краснея и запинаясь, Никольский стал просить руки Любы. Фёдор Васильевич был крайне удивлен и ответил категорическим отказом.

А в это время между Любой и Никольским шла горячая переписка и, как-то вечером, Никольский опять появился в кабинете Гилёва. С мольбой и отчаянием просил он отдать за него Любу. Клялся, что сделает ее счастливой, переменит профессию и поступит служащим на завод. Фёдор Васильевич возможно мягче старался уговорить его не торопиться с этим делом. Наконец Никольский вытаскивает свой револьвер и, угрожая застрелить себя, умоляет дать согласие на брак. Испугался ли Фёдор Васильевич или пожалел, не знаю, но в кабинет была позвана Мария Николаевна и Люба. После небольшого совещания молодые получили согласие на брак.

Осенью сыграли свадьбу и молодые уехали к родителям жениха. Совершив свадебное путешествие, они снова вернулись в Билимбай. Не имея никакой специальности, Никольский безуспешно пытался найти себе службу, которая обеспечивала бы приличное существование его семье. Занять же какую-либо маленькую должность на заводе и дальше специализироваться Никольскому казалось зазорным. Здесь в нем проявился типичный попович, не привыкший к труду и не имеющий знаний, а стремящийся лишь прожить получше и полегче.

Валентин Семенович и Любовь Федоровна Никольские, родители Николая Никольского. Фото из семейного архива Маргариты Николаевны Удавихиной.

Наконец Никольский придумал способ, как распорядиться приданым жены. Сведя сомнительные знакомства с приискателями, он вскоре пропал из Билимбая, а через неделю вызвал жену в Екатеринбург. Два месяца от них не было ни слуху, ни духу. Наконец молодушка написала родителям, что муж нашел изумрудные залежи, много работает, нанял рабочих, и живут они в какой-то глухой таежной деревне. Гилёвы скептически отнеслись к этой затее, но пожелали успеха. Прошло еще несколько месяцев, и родители получили отчаянное письмо от дочери. Она писала, что изумруды никак не находятся, денег нет, рабочие бросили работу и ушли, а они с мужем сидят голодом, так как купить продукты не на что, а в кредит никто не дает даже хлеба – всем должны.

Мария Николаевна отправилась на выручку дочери. Она расплатилась с долгами и повезла Никольских на суд к Гилёву. Фёдор Васильевич имел длинную беседу с зятем, во время которой последний не раз прослезился и дал честное слово подобными делами больше не заниматься. Вскоре, по протекции Гилёва, Никольский поступил на довольно приличную должность – заведующим солеварней в Усолье, куда молодые вскоре уехали. Прослужив несколько месяцев на новом месте, Никольский разочаровался и в этой работе и решил идти по стопам своего отца. Через полгода он был посвящен диаконом и получил назначение в Архангельск, куда с женой и уехал. Гилёвы не одобрили сей выбор. Несмотря на то, что заводские служащие, в большинстве своем, были народ религиозный, однако, к духовенству относились несколько пренебрежительно. Гилёвы, как потомственные заводские служащие, разделяли эту точку зрения. Зять определенно им не нравился.

Письма из Архангельска сообщали, что Никольские живут неплохо. Диаконство пришлось по душе Никольскому и на этом поприще он, наконец, обрел свое призвание. Любочке звание «матушка», тоже, по-видимому, нравилось. Но в начале 1904 года, без каких либо предупреждений Любочка вдруг появилась на пороге родительского дома. Держала она себя как-то странно. Через некоторое время выяснилось, что с мужем у них вышла какая-то история, по-видимому, на почве ревности. По мере времени, несмотря на скрытный характер дочери, удалось установить, что хотя Любочка в интересном положении, однако возвращаться к мужу не собирается. Для патриархальных Гилёвых это открытие было, как гром среди ясного неба. Боясь, что случившееся будет известно билимбаевскому обществу, Гилёвы тщательно скрывали истинную причину возвращения Любочки.

Коля Никольский, 1906 год. Фото из семейного архива Маргариты Николаевны Удавихиной.

Будущему ребенку готовилось приданое, над которым бабушка проливала горькие слезы – человечек собирался появиться в жизнь нежеланным. 23 июня состоялись роды. На свет появился я. Вскоре меня окрестили и назвали Николаем. Крестным отцом был большой приятель дедушки – врач Билимбаевского завода Л.В. Лепешинский. (Прим. 1)

Через месяц после моего рождения между родителями состоялось примирение, и мать уехала к отцу, оставив меня в Билимбае. Кормить меня взяли кормилицу. Эта женщина вскормила меня до года. К сожалению, я не помню ее имени. До шести лет я себя не помню, но, по рассказам, я рос здоровым толстым мальчиком, только очень сильно заикался. Пяти лет я научился хорошо читать, и мне выписали два детских журнала «Малютка» и «Светлячок», которые я сам прочитывал. Родители мои не изъявляли желания взять меня к себе. Дедушка и бабушка, люди очень добрые, привыкли ко мне, а я к ним, и мы ничего лучшего не желали.

Помню утро. Спал я с бабушкой в отдельной комнате, оклеенной красными обоями с золотистыми цветами. Комната была угловой, окна выходили в сад. Бабушка уже встала давно и хлопотала по хозяйству. Сквозь щели в оконных ставнях комнату рассекали солнечные лучи. Я вскакиваю с кровати и открываю окно. В комнате становится светло и весело. Из сада доносится веселое щебетание птиц, сквозь листву деревьев слышится шум завода. На большом столе в простенке между окнами заваленном моими игрушками и журналами лежат нераспечатанные, полученные только сегодня, мои журналы. С нетерпением забираю их в постель, вскрываю бандероль и начинаю рассматривать. К каждой книжке журнала были приложения, тоже какая-либо книжка и лист для вырезания и склеивания. Наклеено всего у меня было великое множество: под потолком на ниточках висел белый дирижабль, а по ту и другую стороны от него два желтых аэроплана Брно и Фурмен. На стенах висели панорамы: Бородино, Мишка на тройке и другие. На столе стоял корабль с парусами; пароход; паровоз с вагонами, станцией и водокачкой; пушка; автомобиль…

Вскоре в комнату входит бабушка, моложавая полная женщина с красивым русским лицом. « Ну, лежебока, пора вставать!» – ласково говорит она. « Дедушка ушел уже на службу, а ты спишь…». Начинаю одеваться, бабушка делает постель. Умывшись, иду пить молоко с душистым мягким хлебом, а потом, забрав журнал, убегаю на берег пруда к бане и углубляюсь в чтение. В двенадцать часов дедушка приходил пить кофе. К чёрному ароматному кофе, обыкновенно, подавали вкусные постряпушки. После кофе, дедушка снова уходил на службу, а я шел играть к соседским ребятишкам. Обедали мы в три часа. Ели сытно. В постные дни – постное. После обеда до пяти часов ложились спать, а в шесть пили чай. После него дедушка уходил работать в контору или к себе в кабинет, а мы с бабушкой садились читать или мастерить. Ужинали в десять часов вечера. После ужина дедушка у себя в комнате раскладывал пасьянс, а я шел к нему «врать». «Враньем» у нас назывались фантастические рассказы, которые я экспромтом импровизировал на разные героические темы. Окончив пасьянс, дедушка начинал делать постель, а я срочно «доврав» шел к бабушке и засыпал, держась за ее руку. От этой привычки я отвык только лет в девять. Дедушка и бабушка читали часов до двенадцати. Они выписывали несколько газет и журналов с приложениями, в том числе, «Ниву» и «Огонек». К этим журналам еженедельно в приложении давали несколько больших книг, которых у нас была немалая библиотека.

Екатерина Николаевна Воронова, учительница, дочь члена правления Билимбаевского округа Строгановых, Николая Васильевича Воронова. Фото из семейного архива Маргариты Николаевны Удавихиной.

Вечерами к нам частенько заходили гости. Чаще всех заходил дедушкин помощник. Был он холостяк и в целях экономии ходил по семейным домам к обеду и чаю. У нас с ним особенно не церемонились: бывало, придет он к дедушке к обеду, после обеда дедушка с бабушкой уйдут спать, а гость сидит один на диване и просматривает газеты и так досидит до чая, а потом и ужина. Часто бывала сестра бабушки – учительница Екатерина Николаевна Воронова. Екатерина Николаевна была красивой и веселой немолодой девушкой, но с замужеством ей почему-то не повезло, хотя все данные хорошо выйти замуж у нее были. К ней сватался брат пароходчика Каменского – но Екатерина Николаевна за него не пошла (Прим. 2)

Окончание следует

Примечание 1: ЛЕПЕШИНСКИЙ Леонид Васильевич (1870 - 1949 гг.). Хирург, к.м.н., заслуженный врач РСФСР, главный врач Свердловской областной клинической больницы № 1. С 1965 года его имя носит Екатеринбургская больница № 33.

Примечание 2: КАМЕНСКИЕ – династия купцов и промышленников. Им принадлежал торговый дом «Товарищество пароходства и транспортировки грузов братья Федор & Григорий Каменские» и литейно-механический завод для ремонта и строительства пароходов. В конце XIX века руководство фирмой приняли Михаил и Василий Федоровичи; Алексей, Александр и Иван Григорьевичи. Ими были приобретены Суксунский, Тисовский, Молебский железоделательные заводы, хлопковые плантации в Ташкентском уезде, хлопковый и канатовитейный заводы в Ташкенте.

Подготовка, литературная коррекция текста и примечания: Н. В. АКИФЬЕВА ©