Софья, как и ее родные братья Ефим и Сергей Ширяевы, происходила из рода гороховецких купцов. Их дед имел собственное кожевенное производство. Сын же его (отец Софьи) Алексей Иванович Ширяев, наживал свои капиталы не выделкой юфти и сафьяна, а эксплуатацией винокуренных заводов. До поры до времени. Указом от 19 июля 1754 года купеческие винокуренные заводы в европейской части России были ликвидированы. Для Ширяевых настали трудные времена. Неизвестно как коротала бы свои дни Софья, если бы не случай, в лице будущего владельца Шайтанского завода – Никиты Никитича Демидова младшего.
Мы не знаем, где и когда увидел Никита Демидов бедную девицу, история эта скрыта сегодня от глаз, да и раньше знали о ней разве что по слухам. Болтали только, что Софья Алексеевна вышла замуж за Демидова не по своей воле, а «любя своих братьев, старалась извлечь их из бедности, и доставила им за низкую цену и без роста железный от мужа завод». В 1752 году состоялась свадьба, и Софья Алексеевна Ширяева, а было девушке в ту пору 16 лет, стала Демидовой. К слову сказать, жениху было тогда 24 года. И стали они жить да поживать.
Благословение невесты (1878). Художник Фирс Сергеевич Журавлев
В 1768 году Софья Алексеевна неожиданно сбежала от мужа с неким проходимцем по фамилии Хитров, представлявшимся наследником древнего дворянского рода, ведущего свою родословную от знатного хана Золотой орды. Выбрав момент, когда мужа не было в Екатеринбурге, любовники бежали из города, прихватив с собой изрядное количество «бриллиантовых и золотых вещей на шестьдесят тысяч рублей». Через некоторое время Софья Алексеевна вернулась домой, без денег и драгоценностей.
И Никита Никитич жену назад к себе принял и «простодушным рассуждением причину побега жены в себе искал». Кроме того, заплатил за нее, нажитые в распутстве с Хитровым, долги до тридцати тысяч рублей. «Чрезмерная его страсть и безрассудное снисхождение к жене столь велико было, что будучи обольщен притворным ее поведением, купил он на ее имя второй дом в Москве». Все это делал он в надежде, что оценит жена благородное поведение его и станет скромной и приличной хозяйкой. Подарки и в самом деле были отменные, можно сказать, царские подарки. Одно только имение в Гуслицкой волости чего стоило! В прошлом волость была собственной вотчиной царицы Евдокии Федоровны, а затем перешла императрице Елизавете Петровне. За 15 деревень в Гуслицкой волости выложил тогда Демидов шестьдесят пять тысяч рублей.
Здесь бы Софье Алексеевне и успокоиться. Но нет. «Она, осыпанная столькими благодеяниями, вместо признания любви и благодарности, предалась все более и более порочной жизни, нанося ему беспокойство, горести и срам».
А случилось вот что. Попался Софье Алексеевне «на глаза» Василий Полянский, и вспыхнуло между ними горячее чувство. В отличие от первого любовника Софьи Алексеевны, неизвестного проходимца Хитрова, Полянский был человеком заметным. В Русском биографическом словаре читаем: «Полянский Василий Ипатьевич – известный вольтерианец, родился в Казанской губернии в 1742 году, в молодости служил в Сибири, где, по словам Императрицы Екатерины II, «отличался честностью».
Все так и было: честный, образованный и вольтерьянец. Сам Вольтер писал Екатерине: «Господин Полянский делает мне иногда честь своими посещениями. Он сколько умный, столько и добрый человек, коего сердце с истинным усердием привержено к Вашему Величеству». Екатерине личность Полянского тоже была хорошо знакома. Так в одном из своих писем Вольтеру она замечала: «Ваш господин Полянский секретарем в Академии художеств...». Современник писал тогда о Полянском: «Итальянский и французский он знал как природный свой, литература, танцы, карты, дар слова, скорая мысль, ловкость отделывать дела по бумаге» – все давалось ему легко. Учитывая эти качества, ждала Василия Ипатьевича Полянского хорошая карьера. Если бы не Софья Алексеевна Демидова.
Майской ночью 1777 года любовники бежали из Петербурга, но довольно скоро полицейское ведомство снарядило погоню. Современник довольно ярко описал картину погони: «Когда полицейские их настигли, он выскочил из кареты на запятки, велел гнать лошадей. Сам же, обнажив шпагу, защищал двери кареты от полицейских чиновников и служителей, призывая в помощь дух Карла XII».
Вяземский пытался вывести Полянского из-под удара. Дело бы замяли, но тут Василий Ипатьевич вспылил и дерзко нагрубил генерал-полицмейстеру Чичерину. По словам Добрынина, «не уважая почестей, договорился тогда Полянский до самых вершин гор, на которых боги обитают, творя подобное» (вероятно, намекал он на любовные похождения императрицы). «Сенат за это витийство, – продолжал Добрынин, – постановил: «Отрубить ему руку». Дело подали на утверждение императрице. По рассказу очевидца, Екатерина, читая бумаги, вволю посмеялась и отменила суровый приговор.
Софью Алексеевну вернули мужу. Впрочем, ничего хорошего из этого не вышло – семейные дела Демидовых пришлось улаживать Суду. В надежде на оправдание, Софья Алексеевна обратилась с прошением к Екатерине, ведь простила же она Полянского. Желая сыграть на чувствах императрицы, говорила она, «что муж ее, с того времени, как увидел, что она детей не имеет и иметь не может, по наущению своих родных, вознамерился лишить ее и наследников ее собственного ее имения и начал ее гнать и мучить».
Анна Ширяева, мать Софьи, выступила на стороне зятя. Она рассказывала: «Услышала она в Москве о побеге дочери своей и приехала сюда и увидела дочь свою утопающей в порочных и пагубных страстях и ослепленную оными до совершенного самой себя забвения. Тогда как благодатный муж дочери ее, Демидов, любя всегда жену свою и предохраняя ее счастье, купил на собственные свои деньги, но на ее только имя до пяти тысяч душ крестьян и два дома в Москве на тот случай, если бы он прежде ее умер». И она, мать, не видя средств отыскать спасение дочери своей, «просит со слезами на глазах Ваше Императорское Величество о заключении Софьи Алексеевны в монастырь для приведения к раскаянию, а имения, купленные зятем ее на его собственные деньги и на имя дочери ее, возвратить ему, а ей на содержание в монастыре определить потребное».
Прошение матери «о вечном заключении Софьи в монастырь» суд не удовлетворил, но постановил «отдать ее матери и брату на поруки, чтобы смирно и безмятежно жила под их опекой в Москве или где мать захочет». Что же касается имений, записанных на имя Софьи Демидовой, то решено было «крепости на эти имения уничтожить и возвратить их Демидову и его законным наследникам».
Приговор – акт гуманизма: «Софья Демидова, хотя и недостойна великого уважения, но человеколюбие и жалость к погибающим людям, снисходительность мужа, а главное благоволение Вашего Императорского Величества, позволили назначить выплату ей от мужа на содержание до самой смерти ее по 5000 рублей в год и оставить за ней дом каменный в Москве, где бы она под опекой матери своей, спокойно жить могла». Сверх того, Никита Демидов пожелал дать единовременно 10000 рублей, положив оные деньги в банк под процент на счет ее, «чтобы при кончине своей могла она наградить оными деньгами с приращением, племянниц или племянников по усмотрению своему».
Софья Алексеевна Демидова после развода мирно жила в своем московском доме и воспитывала племянниц. Пытались ли она продолжить отношения с Полянским? Возможно, но только «большое» сердце Василия Ипатьевича было уже занято молодой супругой генерал-майора фон Бринка. Никаких подробностей о последнем периоде жизни Софьи Алексеевны не сохранилось. В 1807 году она тихо и незаметно умерла, пережив и мужа, и любовника.
Источник: Акифьева Н.В. Первоуральск: события и люди / Нина Акифьева. — Екатеринбург: Урал. рабочий, 2019. – 495 с. ISBN 978-5-85383-750-8.
Н. В. АКИФЬЕВА ©
