Наши представления о прошлом формируется суммой наших знаний о нем, созданных по определенным правилам. Чем либеральнее эти правила, тем больше источников доступно исследователю. Чем больше источников, тем глубже, шире, объёмней видится история. Еще совсем недавно, в пору марксистско-ленинского материализма, прошлое Первоуральска в литературных источниках было обозначено предельно ясно: «Шайтанские рабочие в условиях разрухи и жесточайшего голода показали образец сознательности и хозяйственной заботы о нуждах своего государства». К слову сказать, приличных книг о прошлом Первоуральска в советское время издано было мало, а сочинений мемуарного характера, и того меньше. Добавить «красок» в картину истории могли бы воспоминания «классовых врагов» и «отщепенцев». Например, книга В.И. Кравченко «Я выбрал свободу».
Несколько слов о нашем мемуаристе. Виктор Андреевич Кравченко родился 11 октября 1905 года в семье революционеров в Екатеринославе (ныне Днепропетровск). В 1920-е годы работал на шахтах в Донбассе. В 1927 году был призван в армию, воевал с басмачами, был ранен. В 1929 году вступил в партию, а в 1931 году поступил в Харьковский технологический институт. После окончания института в 1935 году работал инженером, начальником цеха на разных заводах. В том числе был начальником волочильного цеха Новотрубного завода в Первоуральске. Во время Великой Отечественной войны был направлен в советское торговое представительство в Вашингтоне. В 1943 году попросил политическое убежище у властей США. После войны жил в США. Нина Алексеева, хорошо знавшая «послевоенного» Кравченко, писала: «Нас с Виктором сближала наша общая глубокая ненависть не к советской системе, а к Сталину. Советская власть без Сталина для нас была приемлема». В США Кравченко стал широко известен благодаря своей книге «Я выбрал свободу». Книга считается одной из первых диссидентских книг о СССР. Кравченко покончил жизнь самоубийством 25 февраля 1966 года, в Нью-Йорке.
Виктор Андреевич Кравченко на судебном процессе «Кравченко против газеты «Les Lettres françaises», 1949 год.
Небольшое замечание. С одной стороны, автобиографическая книга Кравченко, как любая книга «о себе любимом», как и вообще любое издание, написанное по заказу с заданными параметрами «от хорошего к лучшему», грешит линейностью и однобокостью. Как отмечал Марк Твен: «Быть такого не может, чтобы человек рассказал о себе правду или позволил этой правде дойти до читателя». Таков парадокс этого поразительного жанра. С другой стороны, ни одно другое издание, ни одна статья, ни одна газетная заметка не содержат столько разнообразной, подробной и нецензурованной информации о Первоуральске второй половины 1930-х годов, как книга Кравченко. И в этом смысле у воспоминаний Кравченко мало альтернативы.
Еще небольшое замечание. Книга В.А. Кравченко «Я выбрал свободу» не издавалась на русском языке или я не обнаружила такого издания. В Сети можно найти лишь сокращенный перевод избранных глав книги от библиотеки Йельского университета. Поэтому перевод приведенных ниже отрывков - Е. Акифьева с издания Kravchenko Victor. I Chose Freedom. London, Robert Hale Limited, 1947. К сожалению, формат статьи не позволяет дать цельный перевод довольно большой главы о Первоуральске.
Итак, Первоуральск 1938 года глазами Виктора Андреевича Кравченко:
«Новотрубный завод в Первоуральске был хорошо известен в нашей отрасли. Заявленный как крупнейший в Европе по количеству и сортаменту продукции он находился не в лучшем состоянии. Объемы производства были небольшими, а продукция невысокого качества. Завод был построен среди лесов и болот и не имел в нужном количестве ни энергетической поддержки, ни металлургической базы, ни квалифицированных кадров. Несчастные, посланные для управления таким незавершенным производством, обычно платили собственной свободой за ошибки, допущенные плановиками в Москве».
Строители Новотрубного завода, 1934 год. Фото из фондов музея ОАО «ПНТЗ»
«На железнодорожном вокзале в Свердловске (бывшем Екатеринбурге, известном как город, в котором убили последнего царя и его семью) меня встретил представитель Новотрубного завода. К счастью, мы были знакомы и могли позволить себе быть откровенными. Хотя он говорил сдержанно, но мои худшие предвидения относительно будущей работы были подтверждены: я должен был вывести производство из физического хаоса и политического краха. Положение было крайне сложное. Около шести тысяч рабочих и членов их семей, в общей сложности семнадцать или восемнадцать тысяч человек, жили в отвратительных условиях. Они чувствовали себя здесь временщиками и надеялись быстрее уехать куда-нибудь в другое место. Рассчитывать можно было только на местных рабочих и заключенных. Технический персонал, или то, что от него еще осталось, был деморализован и не проявлял инициативу».
«Мы приехали на завод. Меня встретил новый директор завода Осадчий. Он был мрачен: «Товарищ Кравченко, у нас с вами много работы, – вздохнул он, когда мы шли по цехам и стройплощадкам. Нужно несколько лет, чтобы сделать этот завод рентабельным. У нас нет ни литейного цеха, ни термического отдела, ни нормального механического цеха, энергетические мощности ниже наших потребностей, а газогенераторный цех далек от завершения. Короче говоря, это еще не фабрика, это только начало оной...».
«Осадчий – образец советского руководителя. Политик в нем всегда преобладал над инженером. Официальное одобрение значило для него гораздо больше, чем реально выпускаемая продукция, а шумные рекорды были ближе, чем качество. То, чего ему не хватало в технических познаниях, он более чем уравновешивал важными связями в соответствующих инстанциях. Это был сибарит с большой склонностью к свердловским девушкам...».
И еще одно мое замечание, чтобы окончательно расставить все точки над «и». Взаимоотношения, возникшие между Кравченко и его непосредственным начальником, директором НТЗ Осадчим, приятельскими не были. Могу предположить, что напряженность между двумя руководителями возникла еще до личного знакомства. С одной стороны, Осадчий – бывший профсоюзный работник и кадровик, окончивший «учебное заведение для управляющих и директоров», не имеющий ни практического опыта трубного производства, ни фундаментальных инженерных знаний. Кстати, Федор Александрович Данилов, судя по известным мне высказываниям, об инженерном гении Якова Павловича Осадчего не упоминал: «Пастушок и грузчик, профсоюзный работник и партиец, строивший Днепрогэс и окончивший потом Московскую промышленную академию, он был природный организатор… Он научил нас работать с людьми». С другой стороны, Кравченко – участник Гражданской войны, выпускник одного из лучших вузов императорской России и СССР Харьковского технологического института, прошедший путь от рядового инженера до начальника цеха. Возможно, Кравченко считал, что Осадчий перебежал ему дорогу. Впрочем, у Кравченко был шанс отличиться, но он его не использовал (28 февраля 1939 года Кравченко был назначен директором строительства Сталинского трубопрокатного завода в Новокузнецке, но ничего не построил. Директором Кемеровского трубопрокатного завода стать ему также было не суждено).
Вернемся к тексту Кравченко:
«Мои наблюдения подтверждали доводы директора. Механического цеха, по сути, не было, травильный отдел не соответствовал назначению. Не было даже нормальных складов. Тонны стальных труб и оборудования лежали под открытым небом. Металлы всех типов и качеств были свалены в кучи, без малейших попыток их систематизации. Новое оборудование, поставленное американскими и немецкими фирмами, было самым современным, стоило миллионы золотых рублей, но стояло под открытым небом, даже не прикрытое брезентом. Импортные машины, что находились в цехах, были покрыты грязью и вязкой жидкостью черного цвета, но это не спасало их от ржавчины...».
Волочильный цех, монтаж оборудования, 1934 год. Фото из фондов музея ОАО «ПНТЗ»
«Я работал меньше двух недель, когда главный бухгалтер принес мне на подпись платежную ведомость. Я внимательно изучил документ и отметил графу с приличной суммой, предназначенной для НКВД. "Это что?", – озадаченно спросил я. "Согласно трудовому договору, товарищ Кравченко, – это выплата за 160 заключенных, работающих в вашем подразделении. Половина их заработной платы переводится на НКВД", – пояснил он. Скоро я узнал, что эти рабочие живут, как свободные люди, в казармах спецпоселка на территории нашего завода и работают буквально во всех цехах и подразделениях...».
«Помимо того, что я отвечал за производство, под моим непосредственным контролем находилась вся жизнь моих подчиненных – двух тысяч рабочих и их семей (жилье, питание, техническое образование и медицинское обслуживание). Инспекция рабочих кварталов привела меня в отчаяние. Бараки, которые я видел недавно за колючей проволокой, очень мало отличались от этих жалких деревянных ящиков, влажных и грязных, в которых роились свободные пролетарии нашего завода. В течение короткого лета казармы были горячими, как духовки, а в долгие уральские зимы не защищали от сильного холода. Я пообщался с женщинами. Они были угрюмы. Они смотрели на нас, руководителей, не как на товарищей, а как на людей, виновных в их бедах. Снабжение нашего завода было организовано плохо, а сельское хозяйство в районе не предполагало обилия продовольствия. Вербованные рабочие жили главным образом на хлебе, овощах и консервах...».
Прокатный цех, монтаж обкатных машин Большого Штифеля (стан 220), 1935 год. Фото из фондов музея ОАО «ПНТЗ».
«Проведя около часа в казармах, я покраснел от стыда, когда увидел свою собственную квартиру в одном из новых четырехэтажных кирпичных домов, стоявших среди соснового бора по другую сторону фабрики (в промышленных городах Урала норма жилья составляла в 1932 г. 3,5 кв. м. – HBA). Даже в Никополе или Таганроге это жилье считалось бы достаточно приличным местом обитания. Но для Первоуральска это жилье было роскошью – собственная ванна, ковры, хорошая мебель, большая кухня. От предыдущих жильцов я унаследовал Дуню, неряшливую пожилую крестьянку, которая варила еду и делала уборку. Меня также ожидал обещанный лимузин и маленький, повидавший жизнь Форд, который, учитывая грязь и местное бездорожье, был более востребованным. Кроме того, в моем исключительном пользовании была пара хороших лошадей. Моя официальная зарплата составляла 1500 рублей в месяц, но с бонусами и другими поощрительными выплатами обычно достигала 3000 рублей. А надо сказать, что на нашем заводе неквалифицированные рабочие получали около 150 рублей, квалифицированные механики – около 250 - 300 рублей, инженеры – около 600 рублей. На покупку простого отечественного костюма инженер должен был отдать весь свой месячный заработок. Но это чисто теоретическое рассуждение, купить мужской костюм в Первоуральске было очень даже непросто. Был, правда, ограниченный запас вещей в распоряжении администрации завода для поощрения инженеров, мастеров и рабочих. Но рассчитывать на него – смешно. Поэтому те, кто ездил в командировки в Москву или Ленинград, одежду и обувь покупали там...».
Н. В. АКИФЬЕВА ©
Источник: Акифьева Н. В. Первоуральск: события и люди / Нина Акифьева. — Екатеринбург : Урал. рабочий, 2019. — 495 с. ISBN 978-5-85383-750-8.
